— Ты их любишь, — сказала Ленгли. — Ты пересчитала волосы на их головах. И их судьбы ты тоже взвесила. И ты их любишь.
Я молчала, ожидая продолжения, но Аска улыбнулась и полезла в очередную коробку.
— Не бывать мне учительницей, Аянами. Ну и черт с ним, скажу я тебе. Ну-ка…
Она думает, почувствовала я. И она что-то поняла, и вдвойне обиднее, что я не поняла ничего. Вечер двигался к ночи, Аска расспрашивала о моем прошлом, рассказывала какие-то истории о концерне. Я считала минуты до инъекции симеотонина, и вдруг поняла, что Ленгли ни словом не обмолвилась о моей смерти.
«Она делает вид, что все нормально», — подумала я.
«Я тебе не подруга», — вспомнила я.
Телефон Аски ожил: не звонок — сообщение. Она повозилась с ним немного, нахмурилась и снова спрятала в сумку. Слова липко зависали над столом. Я думала о тех, кому все равно, что я умру, и кому — нет. Я считала, вспоминала и чувствовала себя на тризне по себе самой, окруженная призраками еще живых и уже мертвых. Ленгли смотрела куда-то мимо меня и тоже думала. Где-то глубоко за серыми коридорами, за сухой матовой плиткой происходило что-то важное.
— Пакость какая, — сказала Аска вслух. — Сколько можно есть? Пойдем помоем посуду, что ли.
Я встала и ощутила внимательный взгляд. Это раздражало.
— Здесь всего две тарелки. Я сама.
— Хорошо, — легко согласилась она. — Я тебя морально поддержу.
И это тоже раздражало.
— Тебе часто приходится мыть два комплекта посуды?
Я открыла воду сильнее, чем требовалось. Поле зрения наполнилось рябью, но это пустяки.
Мне снова не хотелось ее слышать, съеденное взялось камнем в желудке, и во рту поселился гнилой привкус. «Яд. Яд, яд, яд, яд-яд-яд…» — говорил исступленный шепот, он был глуп, но я его слышала, и это было очень плохо.
— О-кей, — протянула Аска. Краем глаза я видела, что она сидит за кухонным столом и выстукивает указательным пальцем какие-то узоры на его поверхности.
Шипение воды, липкий страх, вспотевший живот — и предчувствие боли, щекотное покалывание в голове. Я знала, как можно это прекратить: всего один укол.
Всего один.
На полтора часа раньше.
«Симеотониновая акселерация». Я еще помнила эти слова — к счастью, — и мне еще хотелось немного пожить.
— Осторожно, — предупредила Аска. — Там полка на соплях.
Ей вторило эхо и бледные вспышки — призраки на дверцах посудного шкафа. Я мотнула головой: с первого раза вставить тарелку в сушку не получилось. Со второго раза я покачнулась и раздавила ее о мойку.
Одновременно со вскриком Аски.
* * *
— Раззява, — сказала Ленгли, помогая мне сесть. — Давай. Позади тебя шкафчик, смелее облокачивайся.
Тук. Тук. Тук. В руке поселился болезненный пульс, и я постаралась поднять ее, чтобы посмотреть.
— Что там? — спросила Аска.
«Так близко», — подумала я. У Аски была матовая кожа с крохотными оспинками на висках. И она снова съела помаду.
— Кажется, я порезалась, — сказала я.
— Да, так и есть. Пробила ладонь. Где аптечка?
Я кивнула на зал, и она умчалась. Здоровой рукой я провела по лбу: испарина. По полу были разбросаны осколки, один даже запутался в халате.
— Ну, крупные сосуды и сухожилия не задеты, так что без кройки и шитья обойдемся.
Голос отливал бронзой. Холодные руки взяли мое запястье, и я следила, как шипит баллончик с антисептиком, как щурится видимый мне глаз Ленгли. Бинт, прикосновения — и холодные пальцы, и горячее дыхание на коже руки.
— Кошмар, сколько крови, — процедила она, рассматривая рану. — Какое у тебя протромбиновое время?
Я молчала. Кровь уже останавливалась.
— Второй комплект посуды тебе точно бы не повредил. Тебе нужен кто-то рядом, Аянами. Кто-то, кто перевяжет тебя.
Бинт ложился ровно и в меру туго, рана отзывалась болью на движения Аски.
— Ты, конечно, можешь жить в медблоке… Или выписать себе Майю, но это не дело, — Ленгли осмотрела результат своей работы, но руку не отпускала. Ее пальцы нагревались.
«Я теплее ее».
— Вот скажи мне, что ты последнее сделаешь, когда поймешь, что вот оно — все, совсем все?
«Она не сказала — „поймешь, что смерть за плечом“».
Аска смотрела на меня, расстояние было неловким, и она все еще держала мою руку. Кожа под бинтом, около бинта — да вся рука до локтя уже горела огнем.
— А-я-на-ми.
— Да?
— Что ты сделаешь последним?
— Сдам полномочия модератора, — ответила я и уточнила: — На форуме.
Она нахмурилась:
— Это шутка?
— Нет. Да.
В кухне стало тихо. Аска серьезно смотрела мне в глаза, я ждала, когда утихнут боль и жар, и казалось: вот оно — оправдание, чтобы раньше поставить укол. Потом Ленгли наклонилась и поцеловала бинт — на тыльной стороне моей ладони.
— Что… Что ты делаешь?
— Ничего. Говорят, так заживает быстрее, — ответила она и поднялась. — Вставай, идем пить чай.
Только сейчас я поняла, что слышу свисток чайника.
* * *
— Ерунда какая-то.
Аска старательно принюхивалась к пару, и я все надеялась, что она поймет этот аромат: белый чай и немного бергамота — совсем немного, чтобы раздразнить обоняние. Завитки пара убаюкивали, хотелось немного вздремнуть, потому что уже наступило завтра, потому что темы для разговора становились все более пустячными.
— М-м, на вкус лучше, чем казалось.
Я моргнула: Ленгли отпила из чашки и жмурилась. Она держала ее за ручку всеми пальцами, и только указательному не нашлось места под завитком — от этого казалось, что Аска держит пистолет.
— Я рада.
— А Синдзи понравилось?
— Понравилось.
Она улыбнулась и снова поднесла чашку к губам.
— Мы такой диалог пропускаем — м-м-м — замечательный! — сказала она. Верхняя губа у нее блестела от пара. — «Как ты догадалась, что я ему предлагала этот чай?» — «Коробка открытая, но едва початая. Ты угощала гостя» — «Возможно, это была Майя» — «Ибуки предпочитает желтый или зеленый чаи»… Что?
Я смотрела, как она дурачится, и не понимала ее. Где-то произошла ошибка, что-то не так. Почему она такая? Какая она должна быть? Почему она все время…
Другая?
— Не напрягайся так, — посоветовала Аска. — Я всего лишь хочу сказать, что с тобой просто. И весело…
«Я подпустила его к тебе».
— …с другой стороны, мужчинам такое не нравится. Им страшно, когда их не просто видят насквозь, но и сообщают об этом в лоб.
«Я всех вижу насквозь. Кроме тебя».
— Так что не упусти Синдзи. Он уникум, — сказала Аска и цокнула языком. — А то в этом лицее тебя за женщину держат только некоторые ученики. Ну и Акаги вспоминает, когда ты садишься в гинекологическое кресло.
— И Нагиса, — сказала я, глядя ей в глаза.
«Игра? Издевка? Что она скажет?»
— И Каору, — согласилась Аска. — Но там другое.
«Другое… Другое». Пульс в раненной руке стал ударами. Аска посмотрела на меня и вздохнула:
— Аянами. Давай загрузим тебе надпочечники в другой раз? Успокойся, у тебя адреналин скоро из ушей закапает.
Она издевается. Ее тон — стального цвета, уже не бронзовый, но я понимала, что она обходит тему. Уклоняется. Прячется.
Извиняется.
— Я спокойна.
— Укол?
— Да. Уже пора.
* * *
— Ай-кью — это пустые цифры.
— Пустые значения, — наставительно исправила Ленгли, не оборачиваясь. — Согласна, у них даже размерности нет. Но ты же не станешь спорить, что за интеллектом стоит много большее?
Не стану. Я хочу спать, но Аска копается в моем компьютере и философствует. Я подтянула подушку выше и села. Экран монитора был далеко, я видела только меняющиеся цвета и движение, когда Ленгли скроллила страницы.
— Что например?
— Уважение — причем, заметь, взаимное. Понимание. Отношения.
— Отношения строятся между разными людьми.
— Ай, перестань! Тогда выписывай меня из людей, потому что, заводя парня, я чувствую себя зоофилкой.
